Неточные совпадения
Аграфене случалось пить чай всего раза три, и она не понимала
в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать горячую воду, чтобы не обидеть Таисью. Попав с мороза
в теплую комнату, Аграфена вся
разгорелась, как маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли не девка, то ли не писаная красавица: брови дугой, глаза с поволокой, шея как выточенная,
грудь лебяжья, таких, кажется, и не бывало
в скитах. У Таисьи даже захолонуло на душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
Ей, женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его
грудь, плечи, руки, терлись о горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть,
разгореться и согреть кровь
в отвердевших жилах,
в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
В груди ее повелительно
разгоралось желание говорить людям о правде сына, ей хотелось слышать, что скажут люди против этой правды, хотелось по их словам догадаться о решении суда.
И представлялась тихая жизнь, без нужды
в людях, без скрытой злобы на них и без боязни перед ними, только — вдвоём, душа с душою. Было сладко думать об этом,
в груди теплело, точно утро
разгоралось там.
В важные эпохи жизни, иногда,
в самом обыкновенном человеке
разгорается искра геройства, неизвестно доселе тлевшая
в груди его, и тогда он свершает дела, о коих до сего ему не случалось и грезить, которым даже после он сам едва верует. Есть простая пословица: Москва сгорела от копеешной свечки!
Не одна 30-летняя вдова рыдала у ног его, не одна богатая барыня сыпала золотом, чтоб получить одну его улыбку…
в столице, на пышных праздниках, Юрий с злобною радостью старался ссорить своих красавиц, и потом, когда он замечал, что одна из них начинала изнемогать под бременем насмешек, он подходил, склонялся к ней с этой небрежной ловкостью самодовольного юноши, говорил, улыбался… и все ее соперницы бледнели… о как Юрий забавлялся сею тайной, но убивственной войною! но что ему осталось от всего этого? — воспоминания? — да, но какие? горькие, обманчивые, подобно плодам, растущим на берегах Мертвого моря, которые, блистая румяной корою, таят под нею пепел, сухой горячий пепел! и ныне сердце Юрия всякий раз при мысли об Ольге, как трескучий факел, окропленный водою, с усилием и болью
разгоралось; неровно, порывисто оно билось
в груди его, как ягненок под ножом жертвоприносителя.
Как смешны и страшны, как беспечны и как таинственны были эти первые свидания
в темном коридоре,
в темной беседке, обсаженной густолиственной рябиной,
в березовой роще у грязного ручья,
в соломенном шалаше полесовщика!.. о как сладки были эти первые, сначала непорочные, чистые и под конец преступные поцелуи; как
разгорались глаза Анюты, как трепетали ее едва образовавшиеся перси, когда горячая рука Юрия смело обхватывала неперетянутый стан ее, едва прикрытый посконным клетчатым платьем, когда уста его впивались
в ее
грудь, опаленную солнечным зноем.
Женщина, вздрагивая от холода, придерживая руками изорванную рубаху и спадавшую юбку, тихонько двигалась к крыльцу;
в груди у нее
разгоралась обида, сменяя испуг.
И опять ругательства полились уже по адресу сестры, на этот раз еще более циничные и ожесточенные. Казалось, он чувствовал особое, злобное наслаждение, втаптывая
в грязь свою мечту о мифической сестре; и вместе с тем безумный огонь
в его глазах
разгорался еще сильнее, а из
груди вырывался сухой кашель, похожий на глухие стоны.
Она не договорила. Он схватил ее за руку, сдернул с кровати и стал бить по голове, по бокам, по
груди. Чем больше он бил, тем больше
разгоралась в нем злоба. Она кричала, защищалась, хотела уйти, но он не пускал ее. Девочка проснулась и бросилась к матери.
И разметалась
в постели. Высоко поднимается белоснежная
грудь, заревом пышут ланиты, глаза
разгорелись, вся как
в огне.
Вот видишь, Груня: смотря на твои слезы, у меня
в груди больно
разгорелось.
Каждое слово его было ударом ножа
в грудь Софии Алексеевны; я видел, как глаза ее
разгорались, как
грудь ее волновалась от досады.
И было только эхо, и тьма, и двое служащих Богу людей; и постепенно
разгоралось что-то
в груди старого пьяного псаломщика.